|
Ева Гончар
|
 |
« Ответ #1566 : 13-Июня-2015 14:35 » |
|
* * * Непонятные и пугающие ощущения преследовали Эрику до самого бала. Первую половину дня она провела в тревоге, источник которой определить так и не смогла — списала всё на забытое сновидение. Отложив поразившую её газету, Принцесса пошла к роялю, в надежде, что музыка станет более действенным средством от дискомфорта, чем горячая ванна. Всякую вещь, какая попадалась ей на глаза, приходилось узнавать заново. Даже мамино фото в платиновой рамке, на которое Эрика всегда смотрела по нескольку раз на дню, нынче утром произвело на неё такое впечатление, словно случайно нашлось, после того как надолго потерялось.
— Что со мной происходит, мама? — прошептала девушка, с тоскою вглядываясь вчудесный отблеск лета на лице Королевы. — Почему мне кажется, что со вчерашнего вечера я прожила целую жизнь?..
Она потянулась к портрету, намереваясь привычным движением приласкать рамку, но вдруг в безотчётной брезгливости отдёрнула руку: с рамкой сегодня тоже было что-то не то! Тяжко вздохнула, кончиками пальцев погладила мамину щёку на фотографии — в самой карточке, к счастью, ничего необычного не было — и подняла крышку рояля.
Она играет всё более скверно! Механическая кукла справилась бы лучше, чем она.
Эрика даже вздрогнула — так ясно услышала отцовский голос! «Механическая кукла... — с внезапной обидой повторила она про себя. — Что ещё за механическая кукла?!» И взяла несколько случайных аккордов. Её вдруг бросило в жар, так же, как два часа назад, когда она парила в воздухе; из глаз брызнули слёзы, причину которых она не понимала. В этом было что-то невероятное — в том, что она сидит совсем одна за маминым роялем в залитой утренним зимним солнцем комнате, где всё устроено так, как она сама придумала, наигрывает то, что ей нравится, и прекратит игру именно тогда, когда захочет, ни секундой позже. Словно прежде она была невольницей, прикованной к инструменту и отбывающей за ним повинность. Механической куклой, единственное назначение которой — правильно нажимать на клавиши. Внезапное чувство освобождения, охватившее Эрику, было столь сильным, что она заиграла с утроенным пылом — и очнулась лишь с возвращением Вальды. К тому времени, когда та появилась в покоях с корзиной голубовато-белых фрезий, внутри у Принцессы всё звенело и трепетало от музыки.
Но первые же слова горничной — как ушат холодной воды на голову! — заглушили перезвон и трепет.
— Внизу с самого утра топчется герцог Пертинад. Жаждет вручить подарок вашему высочеству.
— Не надо! — вскрикнула Эрика, роняя руки на клавиши; рояль заполошно всхлипнул. — Не разрешай ему подниматься ко мне ни в коем случае!
— Да я бы и не разрешила! — удивлённо отозвалась Валькирия. — А то я не знаю, что вы его на дух не переносите? Его сиятельство велел вам передать...
— ...Что никогда в жизни не слышал столь прекрасной игры. Верно?
— Верно, — становясь ещё более удивлённой, подтвердила прислуга. — Сказать ему, чтобы подождал до вечера?
— Конечно, Вальда. Хотя лучше бы он убрался восвояси ещё до бала, — Эрику мутило от отвращения, внутренности завязались узлом; ей даже дышать было тошно одним воздухом с межгорским боровом, ходить с ним по одной земле, а не то что принимать его у себя.
«Мне что, и он тоже сегодня приснился?! Ещё вчера он всего лишь действовал мне на нервы... а сегодня я хочу, чтобы его вообще никогда не было!»
Валькирия скептически подняла брови:
— Куда он денется? Будет торчать в Замке, пока не добьётся своего.
— Пока не добьётся своего? — переспросила Принцесса.
Собиралась было добавить, что Пертинад ничего не добьётся — папа откажет ему, если он вздумает просить её руки, — но осеклась и прикусила язык. «А почему, собственно, я так уверена, что папа ему откажет?» Сердце обожгло отчаянием и ужасом, словно за герцога Эрику уже просватали.
— Хорошие тебе дали цветы? — спросила она, меняя тему.
— Очень хорошие, совсем свежие! — Вальда приподняла корзинку, поворошила крепенькие аккуратные соцветия.
— Половину поставь в вазу, — распорядилась Принцесса, избегая сочувственного взгляда горничной.
— Конечно, — кивнула та и сделала движение, чтобы уйти.
— Погоди-ка! — Эрика вспомнила, что собиралась кое о чём спросить. — Кто-нибудь приходил ко мне, пока я спала?
— Пока вы спали? Утром? Да вот же, герцог Пертинад, а кроме него пока никого...
— Не утром, Вальда. Ночью.
На широком лице Валькирии опять появилось несвойственное ей недоумённое выражение, и фраза, которую она произнесла, была феноменально длинной:
— Кто же ночью-то к вам придёт, ваше высочество? Розы от вашего батюшки принесли, когда уже светало. В вашу спальню я сама их поставила — чтобы вас ненароком не разбудили. А кто ещё-то?.. Почему вы спрашиваете? Что с вами? Вы сегодня на себя не похожи, честное слово.
«Если бы только я сама знала, что со мной...» — в который раз за утро тоскливо подумала Эрика, но промолчала, отделавшись неопределённым взмахом руки. И Вальде демонстрировать кулон не стала — нутром чуяла, что та, действительно, ничего о нём не знает. Если горничная и заметила перламутровую фигурку Серафима в приоткрытом вороте принцессиного халата, вслух она об этом не сказала. Как только девушка снова осталась одна в кабинете, она сняла кулон и спрятала в ящик письменного стола, рассчитывая, что хоть это её немного успокоит.
Но успокоиться в тот день ей было не суждено. Всякое движение и действие вызывало у неё целый веер неожиданных мыслей и ассоциаций.
За обедом, который Вальда накрыла для неё в гостиной, Эрике мерещилось, что она тысячу лет не видела мяса — питалась исключительно рыбой, креветками и устрицами. Откуда-то из глубин памяти всплыло незнакомое слово «Кирфа».
Вскоре после обеда явился с двумя помощницами Диграсиус, желающий лично проконтролировать процесс надевания платья. Имперский акцент в речи портного, ещё вчера забавлявший и слегка раздражавший Эрику, сегодня её пугал.
Одевание и обувание превратились в муку мученическую: узкий лиф как никогда сильно мешал шевелиться и дышать, колени путались в многослойной юбке, ступни в бальных туфлях на каблуках сводило судорогой, словно тысячу лет Принцесса носила одни лишь балахоны и сандалии.
Пока придворный парикмахер колдовал над её причёской, ей всё мерещилось, что она спит, а когда проснётся, вместо копны тугих длинных локонов, собранных на затылке, увидит в зеркале свисающие вдоль лица короткие волнистые пряди.
Хуже всего ей пришлось, когда она в последний раз посмотрелась в зеркало, прежде чем отправиться в бальный зал. Эрике вдруг почудилось, что платье на ней не голубое, а белое — свадебное, с бесконечным шлейфом, и что её лицо и волосы прикрыты плотной вышитой фатой. Как всякой юной девушке, ещё вчера ей было бы очень приятно вообразить себя в свадебном платье, но сейчас оно казалось ей воплощением худшего из кошмаров.
Во всём этом был отчётливый привкус безумия. «Я сошла с ума? — задавалась вопросом Принцесса. — Спятила за одну ночь?» Придётся завтра позвать доктора Коркеца и всё ему рассказать, решила она. А сегодня следует притвориться перед самой собой, что всё в порядке, и идти к гостям.
— Пора, Вальда. Приготовь мне накидку.
— Меховую? Шли бы вы тёплыми галереями, ваше высочество...
— ...Не то цветы помнутся? Ну и пусть. Умираю, как хочется подышать свежим воздухом. До конца бала ты свободна.
Не чуя под собой ног, Эрика выбежала из башни, вдохнула, насколько ей позволило платье, и закашлялась от холода. Окинула взглядом замок Эск в роскошном праздничном убранстве. Присмотрелась к цепочке круглых фонариков, разложенных по краю крепостной стены, почему-то ожидая увидеть вокруг них магическую ауру — и удивилась, что ауры нет, а потом удивилась своему удивлению. Перевела глаза вдаль, на Белларию в россыпи вечерних огней и на заснеженный лес, бледно-голубой в лунном свете. И только теперь вспомнила, о чём хотела попросить Короля, обещавшего выполнить любое желание дочери в день её совершеннолетия. Идея уехать из замка Эск и пожить какое-то время за его пределами, к которой Принцесса с удовольствием примерялась не один месяц, со вчерашнего дня успела померкнуть — словно уже осуществилась, но не тогда и не так, как мечталось. «Папа откажет мне, — с безжалостной ясностью поняла Эрика. — Он даже не станет меня слушать!»
Она постояла у стены, пока не начали зябнуть ноги, решительно развернулась и устремилась в зал. С каждым шагом спина её становилась всё прямее, а подбородок поднимался всё выше. Принцессе предстояло встретиться с теми, кто назывался её семьей, и нельзя было ударить перед ними в грязь лицом. Она чувствовала себя так, словно рассталась с ними униженной и растоптанной и провела вдали от них тысячу лет — хотя отлично помнила, что с предыдущей встречи миновали только сутки и это была абсолютно ничем не примечательная встреча. Сбросив меховую накидку на руки придворным при входе в зал, прошествовала своему месту, не видя и не слыша никого из сотен склонившихся перед ней гостей. Эрика не сводила глаз с компании за королевским столом и с ужасом сознавала, что со вчерашнего дня каким-то неведомым образом узнала об этих людях гораздо больше, чем ей бы самой хотелось. |
